Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга вторая - Бушков Александр

Не было ни времени, ни возможности подбирать одежду – и он, нагой, как Адам, упорно продвигался к двери. Констанция следовала за ним на некотором расстоянии, как сомнамбула, порой пытаясь резким броском зайти слева или справа, – но гасконец, чьи чувства обострились от смертельной угрозы, вовремя замечал все эти попытки и пресекал их молниеносными выпадами.

– Напрасно, моя прелесть, – хрипло выговорил он, поводя клинком. – В этой забаве тебе ни за что не выиграть. Нет должного навыка, уж прости за откровенность…

– Ты умрешь, скотина!

– Все мы когда-нибудь умрем, – философски ответил д’Артаньян. – Но мне, откровенно говоря, будет приятнее, красотка, если первой будешь ты, уж извини на худом слове… Стоять! Я не шучу! Это не тот случай, когда гасконец будет щадить женщину! Стой, говорю, ведьма чертова, проткну ко всем чертям!

Констанция неотступно следовала за ним растрепанной фурией, высоко подняв руку с кинжалом.

– Черт возьми… – бормотал гасконец себе под нос. – В чем-чем, а уж в геральдике дворянин обязан быть силен, даже такой беарнский неуч, как я… Что-то мне напоминает эта крылатая кошка, определенно… Геннегау… нет, с чего бы? Ага! Венеция! Клянусь спасением души, Венеция! Это венецианский герб!

Ее лицо, и без того страшное, исказилось вовсе уж жутко, и гасконец понял, что определил верно.

– Волк меня заешь, красотка, со всеми потрохами! – воскликнул он, крест-накрест рассекая воздух перед собой свистящими взмахами клинка, чтобы удержать эту фурию от новой атаки. – Похоже, ты в свое время неплохо провела время в Венеции, и, судя по старому клейму, в самые что ни на есть юные годы! Чем же ты так допекла тамошние власти, что они решили тебя этак вот почествовать?

– Я до тебя непременно доберусь, мерзавец! – выдохнула Констанция сквозь пену на губах. – И до твоей девки тоже!

– Попробуй, – сказал д’Артаньян хладнокровно, спиной вперед вываливаясь в дверь. – Но предупреждаю, что кончится это для тебя самую малость похуже, чем в Венеции…

На лестнице было темно, ее скупо освещал лишь серебристый лунный свет. Упасть – значило погибнуть, Констанция неотступно следовала за ним, показалось даже, что в полумраке ее глаза светятся, как у волка из гасконских лесов.

Осторожно нащупывая босыми подошвами ступеньки, морщась, когда их щербатые края царапали кожу, держась левой рукой за перила, д’Артаньян осторожненько спускался спиной вперед, время от времени вертя головой, чтобы не застали врасплох возможные сообщники. Но он достиг первого этажа, так и не увидев никого третьего, – положительно, она не лгала, что отпустила слуг…

Когда она увидела, что добыча ускользает, взвыла, как безумная.

– Мерзавец! Негодяй! Кардинальский прихвостень! С кем ты вздумал тягаться, гасконский дикарь? Вам все равно не выиграть – ни вашему чертову Ришелье, ни тебе, ни прочим!

– Ого! – с ухмылкой воскликнул д’Артаньян, заведя левую руку за спину и нащупывая дверь прихожей. – Что-то мне начинает казаться, что не в клейме даже дело! Что ты мне наврала, будто раскаялась и хочешь сбежать от своих дружков-подружек! Не подскажешь ли, что задумала?

– Не всегда же тебе будет так везти, негодяй, как сегодня! – завопила Констанция, швыряя в него случайно оказавшимся на лестнице цветочным горшком.

Д’Артаньян вовремя уклонился, и горшок с грохотом разлетелся вдребезги, ударившись о дверь его квартиры. Она чуть приотворилась, и в щелочке показалось удивленное лицо Планше.

– Черт возьми, ты точно что-то замышляла! – вскричал д’Артаньян. – Слава Венеции! Да здравствует Венеция!

И, не теряя времени, проскочил в дверь, вернее, протиснулся мимо остолбеневшего Планше. Оттолкнув замершего в изумлении слугу, побыстрее задвинул засов.

– Сударь… – пробормотал заспанный слуга. – Вы что, поссорились с дамой? Я думал поначалу, когда поднялся тарарам, что это муж некстати вернулся, хотел бежать на помощь, но решил, что встревать как-то негоже, уж с одним-то замшелым галантерейщиком вы справитесь, это не поганец Бриквиль… А тут что-то другое…

Послышался глухой удар – это Констанция, вне себя от ярости, попыталась пробить стилетом внушительные доски толщиной в ладонь, что ей, разумеется, не удалось. Судя по звукам и донесшимся проклятиям, она лишь сломала стилет.

Планше покрутил головой:

– Этакого, сударь, я не видел даже у вас на службе… Что вы ей такое сделали, что она головой дверь прошибить пытается?